Горбачев М.С.

В эти дни я участвовал во многих дискуссиях. Мне нравится, что ключевое слово, с которым связывается перестройка, - слово осмысление. Если будет продолжаться осмысление перестройки, то это значит, что у нее есть будущее. Это очень важно. Конечно, многие воспользовались случаем, чтобы продолжить по адресу перестройки брань, которой они занимались на протяжении последних десяти – пятнадцати лет. Меня это не удивляет. Важно, что теперь звучит не только брань, но присутствует осмысление. А это значит, что с нами происходит что-то положительное.

Надо ли было начинать реформы? Такой спор был в момент десятилетия перестройки. Тогда ВЦИОМ провел опрос и получил результат: 42 процента ответили: да, безусловно, надо было начинать реформы; 45 процентов ответили: не надо было начинать. Потом расчленили главный вопрос на подвопросы: относительно партии, относительно демократии, свобод, свободных выборов и т.д. 60-70 процентов ответили: все это надо было делать. Это же наше общество - в том, о чем оно размышляет, страдает, чем мучается. И то, что результат - фифти-фифти – я думаю, совершенно нормально. Если не менее 42 процентов считают, что перестройку надо было начинать, то тем самым они дают оценку и главным перестройщикам. Значит, у нас большая партия – 42 процента населения.

Перестройку надо было начинать, прежде всего, по внутренним причинам, но не в меньшей степени, по внешним. Именно тогда Чингиз Айтматов своим иссык-кульским форумом побудил меня сделать заявление, что есть классовый, национальный интерес, групповые, корпоративные интересы – но есть и общечеловеческие интересы. Мы должны признать за ними приоритет, потому что в условиях ядерной угрозы и экологического глобального кризиса речь идет о жизни всего человеческого рода.

Перестройка – это то, что было выстрадано всеми нами. Есть персоны, есть действующие лица в любую эпоху, в любое время. Они были и тогда. Я не был бы самим собой, если бы согласился приписывать все, в том числе и всю ответственность, себе. Я думаю, перестройка началась тогда, когда она должна была начаться, когда созрели для этого условия в самой партии, в Советском Союзе. Она не могла начаться за пределами Коммунистической партии. Значит, надо было нашему обществу пройти такой путь: передумать, перебродить, переболеть. Чтобы все это, в конце концов, вылилось и в диссидентское движение, и в литературу, и в то, что в самой партии зародились реальные силы, которые  реагировали на происходящее в стране и за ее пределами.

Разве мы не знали, что такое еврокоммунизм? Разве мы, члены ЦК, не читали белые книги, издаваемые «Прогрессом»? Мы все это знали. У меня хранится около ста таких книг, которые входили в мою библиотеку. Шел процесс осмысления истории поколением, которое уже вступало в жизнь, и очень внимательно ко всему прислушивалось. Я вижу здесь моих друзей Антонио Рубби и Джанни Черветти  - они входили в делегацию 1984-года: умер Берлингуэр, и я по поручению ЦК поехал с делегацией хоронить этого человека. Тогда целую ночь продолжалась дискуссия. Это было сближение взглядов, понимания процессов, в которых мы участвовали они – в Италии, а мы -  в России. Так что перестройку мы выстрадали. Страна, действительно, была беременна переменами и реформами. Электростанция была готова к пуску, но надо было нажать кнопку. Надо было набраться духу. В этом смысле я беру немалую ответственность на себя.

Есть будущее у перестройки или она уже в прошлом?  Если вы посмотрите на перестройку как на концепцию, как на стратегический выбор, - она вся еще в будущем. В этом смысле еще только разворачиваются и ее идеи, и импульсы, которые были ей даны. С точки зрения стратегии, выбор был сделан в пользу свободы, демократии, в пользу очеловечивания, гуманизации общества. Я думаю, что все это нам предстоит решать и решать.

Если говорить о реальностях, то я думаю, что они остались в контексте того времени, при соотношении тех политических сил и их расстановке, при тогдашнем состоянии общественного сознания, реакции людей на происходившие процессы. Но учиться, и делать выводы можно и на этом. Значит, с точки зрения анализа опыта, у перестройки тоже есть будущее.

 О темпах преобразований. Это ключевой вопрос, который для всех реформаторов имеет решающее значение. И мы будем еще спорить, долго разбираться - и стоит разобраться. В частности, профессор Лили Марку из Франции  написала много книг о России, о Советском Союзе, о Сталине. Она написала книгу и о Горбачеве. Мы недавно с ней встречались и стали друзьями. В одной из бесед она меня спросила: «Вас многие обвиняют в нерешительности и медлительности. Я считаю, что Вы задали такой темп перестройке, который не могло переварить советское общество. Я ваше общество хорошо знаю. Что Вы скажете мне?» Я ответил, что в одном случае мы поторопились, в другом – опоздали. «Это мне ясно, - сказала она, - Вы мне скажите, права ли я в общем и целом?» Я ответил, что она права. Мне приходилось вести борьбу даже с теми, кто находился рядом - с наиболее просвещенными, осведомленными, информированными людьми, знающими, в каком положении находятся страна и мир. Тем не менее, трудно было договориться и понять друг друга. Наше общество - сложнейший объект для реформирования, не говоря уже о его перегруженности милитаризацией, тяжелыми отраслями промышленности и т.д. и т.д. Я думаю, Лили Марку права, поэтому не принимаю упреки в нерешительности. Если бы я был нерешительным, никаких реформ не было бы и этой конференции не было бы. Не исключено, я бы спокойно оставался в кресле Генерального Секретаря, потому что не так уж трудно  справиться с инерцией: подправлять, поднажать на левое весло, на правое – это все можно было сделать. Поэтому вопрос о темпах перестройки еще не закрыт.

Как-то в Китай приехала французская делегация, и Чжоу Энлаю задали вопрос, как он оценивает итоги французской революции, какое влияние она оказала на мир и на Китай, в частности. Он подумал полминуты и сказал: «Знаете, по-моему, еще рано подводить итоги». Еще рано подводить итоги перестройки, давайте поработаем над сделанным тогда выбором.

Я знаю сам, сколько  допустил просчетов, ошибок, колебаний. Но надо было пройти через все, чтобы почувствовать, что это такое. Поэтому, когда сейчас пытаются Путина, как говорится, «распять», я просто поражаюсь. Никак мы не избавимся от своего «фольклорного характера»: по щучьему велению получать желаемое. Наследство, которое досталось Путину, похлеще моего наследства, но все-таки консолидация общества вокруг Президента была, ожидания были. А сейчас ожидания, может быть,  еще большие. Я защищаю Путина, потому что понимаю, с чем он столкнулся.

Сейчас очень важно донести до Президента то, что люди поддерживают его. И не думайте, что они такие несведущие. Они за это время изучили нас всех – и ученых, и политиков. Недавно я был в Екатеринбурге, Санкт-Петербурге. Люди спрашивали: «Михаил Сергеевич, Вы  встречались с нашим земляком  (это было в Санкт-Петербурге) Путиным, что дальше будем делать? Пусть скажет». Это правильный вопрос, нужно обозначить перспективу, объяснить, что ты предлагаешь. Сказать, что будет трудно, и люди это поймут и выдержат. Но сказать честно. Пожелаем Президенту, чтобы он услышал то, о чем мы сейчас говорим - нужна перспектива и нужна команда.

Мы пока движемся по инерции, по старому пути, поэтому надо скорректировать движение. Ничего не получится, если не будет скорректировано движение и если не произойдет обновления людей. Да, Президент опирается и вынужден опираться на людей, которые ему лично известны. Мне это понятно. Это очень удачный вариант? Нет. А каков другой вариант, если ты оказываешься в таком положении? Я думаю, будут происходить изменения.

Если взять ХХ век, то для России он весь прошел в поисках, в революциях, реформах. Закончилось несколько целых эпох. Эпоха Ленина оборвалась с  его смертью. В начале этой эпохи были допущены большие перекосы. Было сделано то, что Сталин потом использовал как аргументы, чтобы выстроить свою стратегию, свои политические институты и режим, в результате чего мы оказались уже в следующей эпохе – в тоталитарном обществе. Это то, с чем пришлось иметь дело перестройке. Перестройка оборвалась, потому что стратегия, которая пришла ей на смену, означала разрушение страны, шоковую терапию, скачкообразное движение вперед и расчет на то, что Запад будет носить Россию на руках. Да где же взять такой Запад, чтобы Россию на руки поднял? Нет такого Запада. Вся эта авантюра называлась стратегией.

Борис Николаевич Ельцин дал нам очень много аргументов, и за это ему спасибо. Это, кстати, урок тяжелый, но поучительный. Так насиловать страну – тот же большевизм только наизнанку, с другим знаком. Мое кредо – сделать страну гуманной, демократической, без крови и опираться на людей. Это значит, что в первую очередь надо сделать их гражданами, чтобы не повторилась ситуация, когда народ на протяжении всего ХХ века «пасли» сменяющиеся группы «пастухов».

Тем не менее, между эпохами нет китайской стены. Все происходило с нами, в нашей стране, и мы принимали в этом участие. Надо иметь гражданское мужество всем, особенно просвещенной части нашего общества, к которой я питаю особые чувства. Это считают слабостью Горбачева. Ничего подобного. Вы хлеба не испечете без дрожжей и не построите страну, не выстроите общества, которое бы нас удовлетворяло, без интеллектуальных, инициативных людей – мыслящих, генерирующих идеи. Моя сила в том, что я ценю интеллигенцию. Любая нация без души и сердца, без мысли ничего не стоит. Мы держимся, в том числе и сейчас, на учительстве, на врачах, на ученых, на всей интеллигенции.

В каждой эпохе есть свои достижения. Они разные, но они есть. Мы создали систему образования, которое сегодня сохраняет конкурентоспособность. А разве индустриализация была проведена не в советское время? Разве в космос не в это время полетели? Какую науку создали! Это было у нас и не надо отказываться, тем более нельзя растаптывать то, что создали наши деды, матери и отцы.

Есть свои достижения в перестройке – выход к свободе, к демократии, к гласности, открытости, очеловечивание, новое мышление, выход к новой внешней политике, конец холодной войны и т.д. Есть свои достижения и есть ошибки и провалы, которые привели к тому, что перестройка оборвалась. Есть достижения и в последнем десятилетии, хотя его негативные результаты перевешивают. Но люди за это время почувствовали, что они должны быть инициативны, должны отучиться рассматривать государство как собес. Для нас очень важно то, что получило наше общество в эти годы, хотя и ценой колоссальных страданий. Мы уже имеем слой отечественных предпринимателей, способных вести дело в сегодняшней рыночной ситуации в мире. Мы уже имеем и ученых, и молодежь, которые подготовлены для работы на уровне современных требований. Если извлечь уроки из ошибок, значит, и в этой эпохе есть то, что можно взять. Разница эпох состоит в том, какую цену платят люди за достижения. О том, чем платили в годы сталинизма – мы знаем. Перестройка не обошлась без потерь, но это был совершенно другой подход. Вопреки желаниям события происходили так, что мы не могли их тогда удержать. Но это же не сталинские задания – расстрелять в такой-то области пять тысяч человек, а десять тысяч – посадить на десять лет. Планы перевыполняли и просили добавить по первой категории – столько-то, по второй – столько-то. Все эти материалы есть в архивах, все они мною читаны. И можно сойти с ума, когда видишь, что делалось с людьми. Первой была реакция Никиты Сергеевича Хрущева, и я хочу воздать ему должное.

Пятьдесят и более процентов всех бед, которые с нами произошли, связаны с развалом страны. Была интегрированная страна, кооперированная больше, чем Европейский Союз, имеющая культуру, науку, язык – надо было развиваться, сотрудничая в рамках децентрализованного нового союза, новой ответственности, новых ролей. Все это было заменено другим подходом. Я убежден, что мы попали в ситуацию, которая тяжело обернулась для всех нас, в том числе и для автора или соавторов этой стратегии.

Я должен сказать и о цене, которую мы заплатили за то, что приняли шоковой метод реформирования экономики, искусственно навязанную модель в расчете на то, что за это нам помогут и нас профинансируют. Выиграли 10-12 процентов населения, а все остальные проиграли. Так что нам есть, о чем подумать и поговорить.

Вчера состоялась встреча в Российском  гуманитарном университете (РГГУ), почетным доктором которого я стал. Кстати, у меня уже есть около шестидесяти почетных званий разных университетов за пределами России, но это было первое, присвоенное российским университетом. Значит, перемены идут.