Никонов В.А.

Для меня огромная честь и удовольствие выступить на столь представительной конференции.

В отличие от Лилии Федоровны Шевцовой, которая все 80-е годы ругала Михаила Сергеевича, у меня такой возможности не было. Я работал в команде Горбачева. И потому сейчас наверстаю упущенное со всей открытостью и нелицеприятностью. Сразу же отвечу на главный вопрос сегодняшней конференции, что есть перестройка – прошлое, будущее, или - наше все (как сказал Вадим Андреевич – и прошлое, и настоящее, и будущее).

Перестройка – это будущее, в котором мы разминулись в пути. Она в прошлом, поскольку сам объект перестройки – Союз Советских Социалистических Республик – исчез. А поставленные ею задачи – создание более совершенного мироустройства – человечество будет решать до скончания дней. И уж, конечно, события второй половины восьмидесятых – начала девяностых годов – это светлое будущее ученых и писателей, которых еще долго будет ожидать интеллектуальное пиршество от соприкосновения с эпохой Горбачева.

Сегодня политика Михаила Сергеевича уже рассматривалась и еще будет рассматриваться со всех возможных углов. Конференция у нас не совсем обычная. И я возьму тоже немного неожиданный, возможно, не самый выигрышный для нашего завтрашнего юбиляра ракурс, международный – взгляд извне и вовне.

Со стороны перестройка выглядела как одно из самых неожиданных и загадочных событий в истории человечества. «Ни одна великая держава никогда не дезинтегрировалась настолько полно и быстро без поражения в войне», - удивлялся Генри Киссинджер, которого вообще-то трудно чем-то удивить. Никогда еще деятельность одного человека не меняла мир столь быстро и фундаментально, как это произошло при Горбачеве. Это скажу от себя я, которого тоже сложно чем-то удивить. Объяснений происшедшему извне по большому счету два (с вариациями). Большинство западных и некоторые наши аналитики, как уже говорил Анатолий Сергеевич, видят простое объяснение происшедшего – победа Запада. Он целенаправленными усилиями выиграл холодную войну, загнав в тупик советскую экономику непосильной гонкой вооружения. И последней соломиной, которая сломала хребет верблюда, была программа «звездных войн» Рональда Рейгана. Горбачев вынужден был отступить от своих принципов и прогнуться перед Западом. «Это была серия жестких ударов по ослабленной советской системе, и смерть советского коммунизма убила холодную войну», - написал в нашумевшей книге «Победа. Секретная стратегия Рейгана по разрушению Советского Союза» Роберт Швейцер.

Не менее простая и прямо противоположная точка зрения – происшедшее явилось результатом реализации личных замыслов Горбачева, который в силу своих личных качеств изменил страну, в одностороннем порядке закончил холодную войну и распустил советскую империю. Эту точку зрения наиболее ярко, на мой взгляд, выразил хороший знакомый Михаила Сергеевича Арчи Браун из Оксфордского университета. «Фактор Горбачева, - писал он, - имеет гораздо более решающее значение, чем фактор Рейгана. Нет никаких оснований полагать, будто Андропов или Черненко поступили бы таким же образом, как Горбачев, живи они дольше. Именно другое мировоззрение Горбачева, поощрение им сферу мышления породили новаторскую советскую политику».

Итак, какая из этих двух концепций ближе к истине? На мой взгляд, обе несовершенны, но в разной степени.

Первая точка зрения – доктрина Швейцера – явно грешит против истины. Завершение холодной войны, которое пришлось на 1989-1990-й годы, предшествовало падению коммунистического режима. Никакого решающего влияния на выработку политики Горбачева гонка вооружений не оказала. Если не так, Михаил Сергеевич меня поправит. Советский ответ на звездный вызов Рейгана даже с точки зрения обычного цикла военных программ (исследования, разработки, производство, развертывание) потребовал бы крупных расходов только к концу 90-х годов, тогда как горбачевская перестройка началась на полтора десятилетия раньше. И в середине 80-х годов не было никаких экономических проблем, которые бы требовали распускать страну или изменять ее политическую систему. Дай Бог нам через пять лет приблизиться к уровню развития экономики 1989-го года. Действительно, серьезные трудности с экономикой начались позже – в 90-е годы. Поэтому без политической воли Горбачева все произошедшие титанические сдвиги случились бы либо гораздо позже, либо в другой форме, либо не произошли никогда.

Вторая позиция – доктрина Брауна – грешит против истины только частично. Роль личности лидеров в России и впрямь трудно переоценить. За исключением коротких революционных эпох традиционно политика зависели от воли царя, генерального секретаря ЦК КПСС, сейчас – от президента в большей степени, чем от всех остальных государственных институтов и групп давления вместе взятых.

Михаил Сергеевич действительно намеревался в одностороннем порядке прекратить холодную войну и прекратил ее. Он действительно добивался демократизации советского строя, что не пришло бы в голову Андропову или Черненко. Он собирался улучшить хозяйственное положение, допустив ограниченные элементы рыночных отношений, ослабить нагрузку избыточного военно-промышленного комплекса, избавиться от старой коммунистической элиты, мешавшей отойти от одиозных крайностей советского режима, которые препятствовали адаптации к вызовам развития.

Но в планы Михаила Сергеевича, насколько мне известно, не входили распад социалистической системы, уход от власти КПСС, равно как и распад СССР. Это во многом явилось непредвиденным результатом его деятельности, помноженным на влияние в основном внутриполитических факторов.

Доктрина Горбачева была удивительно цельной по своему желанию сделать лучше, безопаснее, справедливее мир будущего. И в этом была ее непреходящая сила, и в этом, кстати, ее непреходящая актуальность. Но она была столь же удивительно цельной по переоценке совершенства мира настоящего. И в этом была ее слабость и главная причина расхождения между задуманным и реальным.

Советский народ не мог бросить пить. Руководство партии не могло менять свои представления так же быстро, как Горбачев. Национализм на просторах Советского Союза, и не только там, был не на стадии вымирания, а на гребне возрождения.

Исходной точкой своей философии, обращенной к миру, Михаил Сергеевич сделал рост взаимозависимости мирового сообщества и совершенно искренне предложил перешагнуть через то, что нас разделяет, ради общечеловеческих интересов, ради жизни на земле. При этом Михаил Сергеевич рассчитывал на встречное движение Востока и Запада в духе теории конвергенции в условиях продолжающейся конкуренции. Однако поведение всех других государств, этих, по словам де Голля, эгоистических монстров, продолжало диктоваться не столько общечеловеческими ценностями, сколько объективным соотношением сил, и стремлением использовать в своих интересах слабости других.

Осуществленный Горбачевым поворот от принципа сверхвооруженности к принципу разумной достаточности обернулся в итоге сокращением вооружений с нашей стороны, не вызвавшего аналогичного стремления на Западе. Считая геополитику реликтом прошлого, Михаил Сергеевич полагал излишним юридическое оформление завершения холодной войны, выработку последующих правил игры, что было неудивительно на фоне тогда блестящих отношений, которые складывались у него с лидерами всех ведущих западных стран. В период расцвета «горбомании» на Западе само предположение, например, что Североатлантический блок может позволить себе расширение на Восток без непоправимого ущерба для отношений с СССР и для перестройки, было немыслимо для любого политика на Западе. А потом?

Михаил Сергеевич, вредно слишком хорошо думать о людях, где бы они ни жили. Наверное, в этом главная мораль перестройки.

Реформы натолкнулись на тупое противодействие со стороны номенклатуры, верхушки спецслужб, военных, которые попытались осуществить совершенно самоубийственный для них самих и для Советского Союза путч в августе 91-го года. Непоследовательность, медленность реформ (или во всяком случае представление об этом) лишало Горбачева поддержки все более радикализировавшейся интеллигенции, национальных движений и их лидеров, в том числе и в руководстве Российской Федерации во главе с Ельциным.

Система распалась. Сначала ее внешняя оболочка в лице соцлагеря, потом КПСС после путча и, наконец, сам Советский Союз. Она не была побеждена давлением извне. Напротив, она была побеждена попыткой внутренней модернизации. Михаил Сергеевич освободил Восточную Европу, чтобы продолжить реформы, политическое сотрудничество с Западом. Ельцин отпустил другие советские республики, чтобы покончить с правлением Горбачева, лишив его страны для президентства.

Что же касается Запада, он оказал влияние, но главным образом силой собственного примера, демократического устройства и высокого благосостояния.

Советский Союз, очевидно, не проиграл холодную войну, он, скорее, выиграл, завершив эту бессмыслицу в одностороннем порядке. Но так же очевидно, что Россия проиграла постхолодновойновый мир.

Что касается будущего… Если правда, что человечество учится на собственных ошибках, то Россию ждет блестящее будущее. Впрочем, верится в это с большим трудом. Вредно слишком хорошо думать о людях. Если я не прав, пусть поколение- Next меня поправит.