Шевцова Л.Ф.

Позвольте мне сделать вначале маленькое признание, Михаил Сергеевич, после стольких лет. Перед вами человек, который в горбачевское время сделал свою карьеру, по крайней мере, карьеру журналиста, на одном славном деле – на критике, порой достаточно агрессивной и  бесцеремонной, Горбачева и его политике. В те годы мне казалось, Михаил Сергеевич, что вы слишком долго и часто жали на тормоз, когда нужно было включить скорость, когда необходимо было действовать смелее, безогляднее. Казалось, что вы шли на неоправданные компромиссы, пытались сидеть сразу на двух стульях. Мне думалось, что тогда – в конце 80-х и начале 90-х, уже можно было смелее выходить из прежней парадигмы традиционного развития, и в этом порыве вполне можно было опереться  на меньшинство, которое было нацелено на будущее. Но вот прошли годы, мы пережили почти десять лет ельцинской выборной монархии и я начала больше размышлять о препятствиях, о сопротивлениях социального материала, о ловушках – тех, давних и новых, которые стали продуктом и неизбежным следствием декомпрессии, через которую все еще проходит наше общество. Поневоле пришлось задуматься не только о проблемах самого лидерства, о неизбежных пределах человеческих возможностей и о человеческих слабостях, но и проблемах общества и степени его готовности жить по новым принципам. Сегодня, глядя на нашу нынешнюю жизнь и политику, наблюдая, как кое-где, во всяком случае, в области прав и свобод, в отношении к инакомыслию, в отношении общества к власти, а власти к обществу, мы неожиданно оказались отброшены в доперестроечное время, поневоле приходишь к выводу о том, как же сложно было Горбачеву сделать даже те шаги, которые он сделал.

Возможно, в свое время он, не исключено, что интуитивно, продвинулся слишком далеко за пределы традиционных представлений о власти и ее самосохранении, чем могло переварить наше общество и его политический класс. Ведь иначе разве был возможен нынешний возвратный, защитный синдром, появление массового запроса на нового спасителя Отечества? Разве были бы возможны эти очереди к трону с одним желанием поцеловать руку властителя и быть поближе к власти? Как будто и не было ни горбачевской перестройки, ни даже ельцинских лет пусть хаотических, но свобод. Создается впечатление, что общество, по крайней мере, его немалая часть, так и не сумев приспособиться к самостоятельности и возможности выбора, пожелала вернуться обратно в клетку, где так спокойно, удобно, за тебя все решают, тобой даже не управляют, но правят. Как бы то ни было, сегодняшняя реальность, поведение и масс, и, так называемых, элит, заставляют меня с большим пониманием относиться к проблемам, которые встретил Горбачев, начав свою перестройку.

Коль скоро свой критицизм по поводу перестройки я высказала в конце 80-хх,  постараюсь очень кратко остановиться на тех позитивных моментах перестройки и деятельности ее архитектора. Причем, меня не интересуют мотивы, которые заставляли Горбачева делать то, что он делал. Я намеренно отстраняюсь от давления на него обстоятельств, скрытых и видимых. Я вполне осознаю тот факт, что многие из его достижений были, видимо, для него самого неожиданностью, и он был к ним не готов. Поэтому в его лидерстве кроме его вполне осознанного реформаторского начала было немало интуитивного и спонтанного. Совершенно очевидно, что он неожиданно для себя стал гробовщиком старой системы и прежнего государства и не был готов ни к этому факту, ни к его последствиям. Но кто в тот исторический момент мог предвидеть логику трансформации не просто полутоталитарного государства, но государства, для которого империя, насилие и сверхцентрализм были формой существования?

 Так вот, мне кажется, что Горбачев сделал два феноменальных прорыва в современной российской политической истории. Один прорыв, по сути, является выходом за пределы русско-советской парадигмы цивилизации, которая всегда основывалась на территориальной экспансии, мессианизме, а когда нельзя было расшириться территориально, то на самоизоляции. Эта была цивилизация, которая консолидировалась за счет постоянного поиска внешнего и внутреннего врага, за счет военного патриотизма. Как Горбачев совершил этот прорыв? Завершив «холодную войну», начав диалог с США, предоставив свободу Восточной и Центральной Европе, дав карт-бланш объединению Германии, он фактически ликвидировал возможность для существования русской цивилизационной модели, как альтернативы либеральной демократии. Он осуществил то, что американский философ Френсис Фукуяма назвал «концом истории», имея в виду крах всех других цивилизационных сценариев и победу одного – либерализма. В известном смысле, вы, Михаил Сергеевич, именно вы и являетесь отцом конца истории и разрушителем многовековой цивилизации, которая так долго пыталась бросить вызов Европе. Одновременно, хотите вы этого или нет, вы и отец глобализации. Ведь исчезновение прежних системных барьеров и конец «холодной войны» кардинально изменило мировую арену, дав толчок мощным объединительным процессам и взаимному влиянию различных государств и систем, при которых исчезают прежние табу и ограничители, девальвируется значение и роль таких понятий, как суверенитет, территориальная целостность, военная сила. Человечество вступает в эпоху, когда возникают вызовы иного плана, когда показателем эффективности развития, влияния, мощи является не степень агрессивности того или иного режима, его способность к защите границ, степень мобилизации общества, характере военной мощи, а экономическое благополучие, свобода индивида и гарантии для его выбора. Правда, пока мы еще не знаем всех последствий глобализации и того, как она будет влиять именно на нас в России. Но совершенно очевидно, что ошибаются те, кто считает, что это будет PAX Americana, т.е. мир, под управлением США. Это будет более многообразный и многополюсный мир, и России придется поразмышлять о том, как встроиться в это новое сообщество, в котором интернет делает ненужными границы, а суверенитет и география более не определяют степень могущества государства. Это будет мир, в котором не будет оснований для прежней роли державности в том смысле, в котором ее понимали целые поколения россиян. Да, это неизбежно будет и конец России, как мировой державы в классическом смысле, как военизированного сверхгосударства, произвольно устанавливающего свои правила игры для остальных мировых игроков. И пора нам искать новые источники силы и влияния – прежде всего в экономическом, моральном и гражданском обновлении, если только мы не хотим оказаться мировым изгоем.

Второй прорыв, который сделал Горбачев, является отчаянной попыткой выйти за пределы старой модели монолитной и нерасчлененной власти, власти, которая себя самое воспроизводит и порождает. Эта власть поглощает общество и каждого из нас и возвышается над нами, как некий демиург. Власть всесильна, бесконтрольна, но главное – она безответственна.  Такой была наша власть в ее российском и советском измерении, начиная с 16 века. Горбачев же, отменив шестую статью конституции о руководящей роли партии, организовав пусть отчасти свободные выборы, дав возможность появится плюрализму, позволив проявится частной инициативе, - всем этим нанес разрушительный удар по Власти-Моносубъекту. Еще предстоит увидеть, в какой степени разрушение монолитной власти и переход к строительству институтов было в России необратимым, а где начался возврат к прежней модели властвования. Да, сейчас мы видим попытку реставрации «вертикали» власти, как некоего «приводного ремня». Мы видим попытки центра построить общество в шеренгу, сделать парламент карманным, а партии ручными, причесать под гребенку идейный плюрализм, восстановить контроль над СМИ. Но какими бы ни были усилия вернуться к персоналистскому, византийскому лидерству, полный возврат к прошлому и воссоздание самодержавия в России уже невозможно. На нашем политическом поле сегодня действует множество политических игроков. Но основным препятствием на пути возврата к самодержавию является фрагментация самой власти, ее распыление между различными группами влияния, а также отсутствие атрибутов самодержавного авторитаризм – в первую очередь инструментов идеологического и силового насилия.

Конечно, особенно ликовать по поводу закрепления в России демократических ценностей пока преждевременно. После периода ельцинской «перманентной революции» и краха надежд на быстрое вхождение России в западную цивилизацию около 70% опрошенных считают, что Россия обречена на свой, «особый путь», отличный от западной цивилизации. Создается впечатление какого-то временного затмения, в полосу которого общество вошло в конце 1999 г. Однако в то же время внушает надежду уже то, что почти 49% опрошенных считают, что стране нужна оппозиция, почти половина опрошенных выступают за независимые СМИ. Словом, несмотря на процессы деградации, начавшиеся в ельцинский период, некоторые демократический ценности в нашем обществе все же укрепились, нашли своих приверженцев. Радует хотя бы то, что около 15% населения в последние годы демонстрирует стремление к движению в сторону мировой цивилизации. Несмотря на дискредитацию демократических принципов, некоторые из них уже прочно встроены в нашу жизнь – как, например, легитимация власти через выборы. Пусть сейчас выборы превратились в соревнование манипуляторов. Но рано или поздно выборы станут формой реакции общества на свою власть и способом ее обновления. И в этом прежде всего заслуга Горбачева, который ввел в нашем обществе сам институт выбора вариантов.

А теперь о тех ловушках, которые возникли в ходе правления Горбачева и повлияли и на его лидерство, и на последующее развитие. Мне не интересно более обсуждать нерешительность Горбачева, его неготовность к системного обновлению прежнего государства. Меня более волнует проблема тех препятствий, которые бы неизбежно возникли в процессе трансформации СССР при любом лидере, сколь бы решительным он ни был. Первая ловушка связана с тем, что Горбачев своей перестройкой начал, собственно, не демократизацию. Он начал элементарную либерализацию режима, открытие его миру, его смягчение. Но в процессе самой декомпрессии начались процессы и демократизация, разрушение основ старой системы и… «процесс пошел», как в свое время заметил сам Михаил Сергеевич. Правящая элита не сумела ни осознать суть этих двух процессов, ни проконтролировать их. Да, и само общество уже не успевало переваривать начавшуюся лавину событий. Более того, вскоре оказалось, что сама системы нереформируема и любое ее обновление неизбежно вызывает «эффект домино», т.е. процесс саморазрушения. Так, отказ от насилия, мягкая либерализация моментально вызвали обвал основ государства.

Вторая ловушка была связана с тем, что тогдашний правящий класс – советская номенклатура – оказался неспособным перевести либерализацию и демократизацию в системный процесс созданий нового государства и режима на основе новых правил игры. А иной, альтернативной элиты, как это было, скажем, в Польше и Венгрии, в пост-советских республиках не было. Вот и получилось, что новые системы создавали все те же аппаратчики, что привело к возникновению под эгидой демократической риторики весьма своеобразных гибридных режимов и олигархических экономик, что не могло не привести к дискредитации идеи либеральной демократии в обществе.

Третья ловушка была связана с тем, что никто ни во времена Горбачева, ни сейчас все еще не понимает, как реформировать ядерную сверхдержаву, особенно в условиях, когда в обществе пока нет ощущения поражения и когда в наличии все те факторы консолидации и выживания, которые облегчали существование СССР, в первую очередь естественные ресурсы. Во всяком случае, ясно, что включение России в орбиту западной цивилизации возможно лишь через преодоление ностальгии по былому величию и готовности отказаться от державного компонента. А к этому общество не было готово.

И последнее. Горбачев в процессе своего лидерства повторил многое из того, что делали другие трансформационные лидеры в других странах, возможно, не сознавая этого. Но он сумел совершить и нечто большее, без чего в России никакие реформы в принципе невозможны. Так, он впервые в нашей истории произвел десакрализацию власти, открыл тайники власти, пусть и не все (но не все же сразу!). Он сделал политику публичной. Он впервые вывел на сцену – Раису  Максимовну – это тоже был прорыв замшелой и шовинистической традиции, к которой, признаемся, многие в то время были еще не готовы. Он начал сам создавать вызовы, а не следовать обстоятельствам, как это делали до него многие советские лидеры. Он, мне кажется, начал сознавать цену крови и насилия, тем самым впервые продемонстрировав гуманистический элемент в правлении. Но самое важное – он создал прецедент добровольного ухода со своего поста. Я помню тот вечер и его телевизионное выступление, когда он прощался с нацией. Горбачев уходил с достоинством, не цепляясь за власть, и самим фактом этого спокойного достоинства он тоже нарушал традицию.  Ведь мы знаем нашу историю, мы помним, что наших руководителей либо выносили из Кремля  ногами вперед либо их выгоняли силой.

Только что мы видели телевизионный ролик с кратким описание пути Горбачева и мы услышали, как в одном их своих интервью Горбачев сказал, что несмотря ни на что, он счастливый человек. Своей жизнью после ухода из Кремля Горбачев показал нам всем и особенно нынешним лидерам, что есть жизнь и после власти и в этой жизни можно жить и действовать полноценно и быть даже счастливым. Мне не пришлось знать Горбачева-человека в бытность его лидером. Но нам с Александром Гельманом, сидящим здесь, посчастливилось время от времени встречаться с Михаилом Сергеевичем в Общественном Совете НТВ, и я горда, что мне удалось увидеть Горбачева-человека и гражданина. Он не разочаровал.

А напоследок… Прошу прощения, что я смешиваю жанры. У нас сейчас все же конференция, а не чествование юбиляра. Но иногда смешение жанров простительно. Я хочу пожелать Михаилу Сергеевичу поражать нас и дальше своей энергетикой. И я желаю ему востребованности, особенно когда придет потребность в новой перестройке. А последние события говорят, рано или поздно такая потребность появится.