Заславская Т.И.

Для многих представителей моего поколения и для меня самой перестройка была временем самого высокого духовного подъема, самой интенсивной деятельности, самых больших и светлых надежд. Поэтому предложение выступить на конференции, посвященной ретроспективной оценке роли перестройки в нашем настоящем и будущем, показалось мне важным и интересным. И сейчас я хотела бы поделиться с вами результатами своих размышлений.

Ни для кого не секрет, что многие россияне поминают перестройку не добрым словом. Лично мне не раз приходилось слышать в метро или магазинах от незнакомых людей: «Во всём, что случилось, виноват Горбачев – это он начал перестройку. И Вы тоже несете за это ответственность, потому что были с ним заодно. Может быть, вы и хотели лучшего, а что вышло, чего добились? Лучше бы эта перестройка  не начиналась!» Хотя самые большие трудности обрушились на людей уже при Ельцине, ответственность за них многие до сих пор возлагают на Горбачева, потому что он был Первым. Действительно, теми огромными сдвигами – как обнадеживающими, так и опасными, которые произошли в стране, мы, в конечном счете, обязаны Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Этот человек нашел в себе мужество принять реальную ответственность за судьбы страны, прямо взглянуть в лицо её сложнейшим проблемам и попытаться развернуть советское общество в сторону свободы, демократии и общечеловеческих ценностей. Поистине гигантская задача!

Правда, сейчас, согласно опросам, большинство россиян предпочло бы вернуться в доброе старое доперестроечное время, когда своевременно платили зарплату, бесплатно учили детей и взрослых и хорошо лечили больных. Но можно ли сделать из этого вывод, что перестройка была ошибкой, дорогой в очередной тупик? Конечно, нет! Перестройка была не просто нужна, ее следовало осуществить гораздо раньше, пока кризис еще не достиг такой глубины.

Дело в том, что к середине 1980-х годов советская система успела выработать все свои социальные ресурсы и потому была обречена. Свойственные ей социальные институты уже не только не помогали росту человеческого потенциала общества и его эффективной реализации, но, напротив, сковывали и омертвляли его. Страной монопольно управляла партбюрократия, остальная же часть общества была низведена до положения «трудовых ресурсов», бесправных исполнителей воли «начальства». Номенклатурная власть и общество были разделены социальной и культурной пропастью. Сформировавшись в 1930-50-х годах, эта система довольно долго позволяла решать стоявшие перед страной задачи. Но к середине 1970-х годов положение изменилось. Социально повзрослевшее и интеллектуально выросшее общество перестало принимать диктуемые номенклатурой условия и работать в полную силу. Начался стихийный развал системы, выразившийся в абсолютном снижении производства, ослаблении плановой дисциплины, возникновении административного рынка, расширении теневой экономики, обострении конфликтов между Центром и республиками и проч. Общество становилось неуправляемым, что делало преобразование системы императивной необходимостью. В этих условиях у ответственного политика, получившего верховную власть, по существу, не было иного выбора, как принять адресованный историей вызов. И Михаил Сергеевич Горбачев этот вызов принял.

Предложенная им перестройка была направлена на радикальную демократизацию и либерализацию советской системы, которая обеспечила бы более полное раскрытие высокого человеческого потенциала общества, его мобилизацию на решение назревших проблем. При этом Горбачев ориентировался на мирные, эволюционные преобразования, основанные на общественном консенсусе, его замысел не предполагал ни слома самой системы, ни радикальной смены элит, не говоря уже о распаде Союза. Но насколько это было реально? Существовала ли теоретическая возможность радикально перестроить общество изнутри по инициативе и силами его привилегированного слоя – номенклатуры? Признаюсь, что тогда это мне казалось возможным, уж очень остра была общественная потребность в переменах. Но сейчас понимаю, что эта задача была практически неразрешима.

В самом деле, кто был наиболее заинтересован в перестройке и готов за нее бороться? Я вижу лишь две такие силы. Первую представляло реформаторское крыло номенклатуры – более молодое, образованное, вестернизированное, неудовлетворенное как своим положением на вторых ролях, так и общим положением в стране. Лидером этой группы и инициатором перестройки был Горбачев. Будучи генеральным секретарем КПСС, формально он обладал абсолютной властью. Но фактически его возможности были достаточно ограничены, поскольку и в ЦК КПСС, и в Политбюро, работа которых основывалась на принципе единогласия, сторонники перестройки составляли явное меньшинство. Основная же часть столичной, а тем более региональной номенклатуры воспринимала идеи и действия Горбачева крайне настороженно.

 Более массовой социальной силой, выступавшей за перестройку, была интеллигенция, глубоко заинтересованная в демократических правах и свободах. Она с энтузиазмом поддержала Горбачева, связала с ним надежды на обновление России, наделила его харизмой в качестве лидера, способного открыть перед Россией новые пути. Однако советская интеллигенция не была мощной общественной силой. Она не располагала ни властными, ни экономическими ресурсами, не имела опыта политической борьбы и управления сложными процессами. К тому же отношения демократической интеллигенции с реформаторской номенклатурой с самого начала складывались с большим трудом. Эти группы занимали различные места в общественной иерархии, имели разные интересы и ценности. А кроме того, их разделял мощный кордон бюрократии, настроенной против перестройки и стремившийся не допускать прямых контактов Горбачева с радикальными демократами. Думаю, что именно этим объяснялось крайне настороженное отношение Горбачева к Межрегиональной депутатской группе 1-го Съезда Народных Депутатов СССР. Все это порождало много взаимных недоразумений, не позволяя заинтересованным в перестройке силам понять друг друга и объединить усилия. Тем не менее. В первые годы перестройки были осуществлены поистине громадные, решающие шаги в сторону демократии. Страна открылась для контактов с Западом, страны Центральной и Восточной Европы получили возможность самостоятельно решать свои судьбы, в СССР была установлена гласность (как прообраз свободы слова), прекратились политические репрессии, начало развиваться мелкое предпринимательство на базе кооперации и аренды, наконец, была отменена 6-я статья Конституции, узаконивавшая власть КПСС. 

Однако уже во время 1-ого Съезда Народных Депутатов с его «агрессивно-послушным большинством» стало ясно, что реформаторские силы не могут противостоять консервативным. Горбачев пытался как-то лавировать между представителями двух полюсов, но в итоге потерял и тех и других. Ход Съезда, а также события в Сумгаите, Вильнюсе, Тбилиси и Риге подорвали веру демократической интеллигенции в перестройку, а вместе с ней - и доверие к ее лидеру.

Августовский путч, откровенно направленный на восстановление прежних порядков, потерпел поражение. Демократические силы смели путчистов, но оказались слишком слабыми и неопытными, чтобы воспользоваться плодами своей победы. За них это сделал Ельцинский клан, состоявший из номенклатуры, несколько разбавленной демократами, которые вскоре полностью с ней слились. Правительству Гайдара провело действительно радикальные экономические реформы. Согласно замыслу и декларациям они носили либерально-демократичный характер, но де-факто, независимо от намерений реформаторов, реализовали не общественные, а клановые интересы. В конечном счете, их социальное содержание свелось к размену власти номенклатуры и бюрократии – на частную собственность.

Для общества и его экономики реформы Гайдара кончились крахом. Производство сократилось наполовину, более трети населения оказались за гранью бедности, еще четверть – на ее границе. Социальная поляризация общества усилилась в разы и сравнялась с отсталыми странами Африки. Пышным цветом расцвела экономическая и уголовная преступность. Значительная часть национальных богатств оказалась разрушенной, расхищенной, незаконно вывезенной за рубеж. На мой взгляд, это стало своего рода расплатой рядовых россиян за десятилетия молчаливой покорности власти, за превращение в объект ее манипулирования, потерю способности сознавать и отстаивать свои интересы.

Что касается Ельцина, то, как авторитарная личность он вряд ли искренне ценил демократию. Но он пришел к власти «на плечах» демократического движения, порожденного перестройкой и успевшего набрать немалую силу. Поддержка демократической общественности лежала  в основе легитимности новой власти, и это накладывало на нее определенные обязательства. Поэтому во время правления Ельцина был сделан ряд серьезных шагов в сторону дальнейшей демократизации общества. Я имею в виду окончательное отстранение КПСС от власти, ограничение функций Госбезопасности, некоторую децентрализацию управления страной, расширение идеологических свобод, возникновение ростков гражданского общества,  независимых средств массовой информации и многое другое. Экономически людям стало жить намного труднее, но политически и духовно они стали свободнее.

Таким образом, импульс демократизации, приданный обществу перестройкой, не угас, а получил дальнейшее развитие. Люди ожили, внутренне расправились, стали свободней думать и говорить, самостоятельней решать собственные проблемы. Примерно две трети россиян в основном адаптировались к новым условиям и более или менее удовлетворены своей жизнью. Особенно важно, что молодежь, социализация которой пришлась на годы перестройки и дальнейших реформ, отличается от родителей большей активностью, самостоятельностью, рациональностью и прагматизмом. Настроение молодых людей более оптимистично, они стремятся сознательно выстраивать свою жизнь и готовы к возможным трудностям. Это позволяет надеяться, что Россия найдет в себе силы преодолеть современный кризис, встать на ноги и выйти на путь здорового развития.

Пока же, к сожалению, надо признать, что ни перестройка, ни экономические реформы не сняли тех коренных проблем, ради решения которых всё начиналось. Российское общество снова сбилось с пути, застряло между двумя системами и не знает, как выйти из этого положения.  Обществоведы называют много причин, по которым это произошло. Со своей стороны, я вижу главную причину случившегося в том, что в СССР  к началу преобразований не было достаточно мощной общественной силы, которая была бы заинтересована в радикальной демократизации общества и способна провести ее в жизнь. В странах Центральной и Восточной Европы к этому времени сложились мощные общественные движения, вплоть до  теневых альтернативных правительств, в СССР же ничего подобного не было и, разумеется, быть не могло. А что же сейчас:  успел ли за 15 лет социальных преобразований сформироваться достаточно сильный коллективный субъект, способный возглавить продолжение и завершение российских реформ? На какие социальные силы может опереться преобразование социально-политической системы России в интересах массовых общественных групп?

Мой ответ на этот вопрос довольно пессимистичен. Дело в том, что нашей страной по-прежнему монопольно руководит бюрократия, разве что не партийная, а государственная. Сросшись с частным бизнесом, она стала еще мощней, чем в советское время. Серьезных конкурентов в борьбе за власть у нее пока нет, так как политические партии слабы, а гражданское общество лежит в пеленках. Поэтому в ближайшие годы в качестве единственного субъекта реформ может выступить лишь бюрократия. А это значит, что такие реформы будут, скорее всего, направлены на «укрепление порядка» не в демократическом, а в авторитарно-бюрократическом понимании. Усилится вертикаль исполнительной власти, возрастет централизация управления регионами, повысится роль силовых структур, еще больше ограничится независимость органов правосудия и СМИ, сузятся функции представительной власти. Этой линии не противоречит и дальнейшая либерализация экономики, которая окончательно освободит государство от тех социальных функций по отношению к обществу, которые у него еще остались. Вероятность такого хода событий представляется очень высокой.

Что касается более отдаленного будущего, то они рисуется более оптимистичным. Дело в том, что  после долгого  идейного разброда, духовной растерянности и анемии в общественном сознании, как мне кажется, начинает вызревать некоторое общее представление о желательном и возможном пути развития России. Все более очевидным становится несоответствие чисто западной модели социума как объективным условиям России, так и укоренным в ее культуре ценностям. Похоже, что базовые ценности россиян – социальная справедливость, коллективизм, равенство, приоритет общественных интересов над личными – тяготеют не столько к либеральной, сколько к социал-демократической идеологии. Конечно, о восстановлении советской системы (имевшей, на мой взгляд, мало общего с социализмом) сегодня просто не может быть речи. Но путь, пролегающий где-то между либерально-демократическими обществами Запада и демократическим социализмом, представляется достаточно перспективным. А это значит, что в духовно-ценностном плане перестройка имеет шанс стать не только дорогим нам прошлым, но в какой-то мере – и залогом нашего будущего.